Море огромное лениво вздыхающее у берега обособленные

Какие предл. имеют обособленные определения (указать) , синтаксический разбор второго. Все это в указанном ниже тек

Море — огромное, лениво вздыхающее у берега, — уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там с синим южным небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков, неподвижных и не скрывающих собою золотых узоров звезд. Кажется, что небо всё ниже наклоняется над морем, желая понять то, о чем шепчут неугомонные волны, сонно всползая на берег. Горы, поросшие деревьями, уродливо изогнутыми норд-остом, резкими взмахами подняли свои вершины в синюю пустыню над ними, суровые контуры их округлились, одетые теплой и ласковой мглой южной ночи. Горы важно задумчивы. С них на пышные зеленоватые гребни волн упали черные тени и одевают их, как бы желая остановить единственное движение, заглушить немолчный плеск воды и вздохи пены — все звуки, которые нарушают тайную тишину, разлитую вокруг вместе с голубым серебром сияния луны, еще скрытой за горными вершинами.

Источник

Море огромное лениво вздыхающее у берега обособленные

На дне. Избранное

Он по-разному подписывал свои произведения. Антином исходящий и Дон-Кихот, Нектои Пьеро, Иегудиил Хламидаи Самокритик Словотеков, Один из теперешних, А-а! Unicus…Но всему миру Алексей Максимович Пешков — таково было данное при рождении имя — известен как Максим Горький, или даже короче, М. Горький, Горький.

Многими признано, что настоящий писатель всю жизнь пишет одну книгу. Перу Горького принадлежат романы, пьесы, десятки повестей и рассказов, очерков, стихотворений, фельетонов, литературно-критических и публицистических статей. Он создал литературные портреты многих писателей и политических деятелей, оставил воспоминания о своем времени и его людях. Горький и в тысячах его писем.

Но эта грандиозная Книга Горького — не единственное, оставленное им человечеству. Максим Горький был не только писателем. Он был крупнейшим общественным деятелем, считавшим, что его время «включает в область поэзии совершенно новые темы» и, прежде всего, «борьбу коллективного организованного разума против стихийных сил природы и вообще против „стихийности“ воспитания не классового, а всемирного Человека Человечества, творца „второй природы“, создаваемой энергией его воли, разума, воображения». Горький и стал строителем (а очень часто и создателем) новых форм человеческих отношений, новых форм литературы. С его именем связаны сотни больших и малых начинаний, событий, дел, память о нем навсегда стала частью — светлой или подпаленной — отечественной истории.

Хорошо понимая, что «старый тип литературы и старые приемы изложения» исчерпаны, Горький оставался уверен: «Материал литератора — такой же человек, каков сам литератор». Лучшее подтверждение этому — его творческая практика, автобиографизм его творчества. Однако автобиографизм особого рода.

Хотя, читая Горького, мы узнаем о нем очень много как о человеке времени, нельзя забывать, что это было время великих иллюзий и великих мифов. Время, когда не только расчисливалось будущее, но и переписывалось прошлое. Время, когда пересочинялись биографии, когда белое становилось черным, а затем заливалось красным. Горький предсказывал: «Вероятно, лет эдак через пятьдесят, когда жизнь несколько остынет… людям конца XX столетия первая половина его покажется великолепной трагедией, эпосом пролетариата». Сегодня все, кто не слеп,осознали, что «эпос пролетариата» оказался самой страшной сказкой нашего века, а Горький — главным рассказчиком-хроникером этой сказки. Его без преувеличения горькая судьба с божественной ясностью показывает, что бывает с писателем, пренебрегающим главным литературным заветом: лирой пробуждать чувства добрые.

Горький, к сожалению, прославился другими афоризмами, порожденными мутацией его юношеского ницшеанства под воздействием коммунистических идей. Хотя и расплатился за измену идеалам литературного гуманизма. И своей жизнью почетного заключенного в 1930-е годы, и безвременной смертью, и посмертной судьбой. Объявленный главным большевицким писателем и удостоенный полного академического собрания сочинений, он в этом собрании до сих пор так и не воплотился: оно застыло на половине — слишком многое из написанного Горьким не влезало в клетку, сооруженную партийными идеологами для вроде бы прикормленного Буревестника Революции.Публицистика Горького и его письма так полностью и не изданы.

Но — парадокс! — в этом залог самоспасения Горького от забвения. Критические стрелы, полетевшие в его монумент с началом перестройки, стрелы, напоенные лечебным ядом и праведным гневом, сегодня иссякли. Литературный вождь низвергнут. Остался только писатель. Сделанное Горьким водружено на весы вечности. Мы начинаем читать его по-новому: и общеизвестные, нередко насильно-хрестоматийные вещи, и запрещенные советской цензурой. И соглашаемся с тем, что признавали и его недруги: писать он умел.

В этой книге собраны произведения Горького, которые, возможно, хоть и качаясь на этих весах вечности, все же в реку забвенья не канут.

Эта статья великого русского писателя впервые была напечатана в парижском еженедельнике «Иллюстрированная Россия» (1936. 4 июля. № 28), вскоре после кончины А.М. Пешкова (Горького). Печатается по изд.: Бунин И.А. Публицистика 1918–1953 годов. М., 1998. С. 410–416.

Начало той странной дружбы, что соединяла нас с Горьким, — странной потому, что чуть не два десятилетия считались мы с ним большими друзьями, а в действительности ими не были, — начало это относится к 1899 году. А конец — к 1917. Тут случилось нечто еще более странное: человек, с которым у меня за целых двадцать лет не было для вражды ни единого личного повода, оказался для меня врагом, долго вызывавшим во мне приступы ужаса, негодования. С течением времени чувства эти перегорели, он стал для меня как бы несуществующим. Но вот громкий, безразличный голос из радио:

— L’ecrivain Maxime Gorki est decede… Alexis Pechkoff, connu en litterature sous le nom Maxime Gorki, etait ne en 1868 a Nijni-Novgorod d’une famille de Cosaques… [1]

«Decede…» Очень сложные чувства.

В первый раз в жизни слышу о его казацком происхождении. Может быть, он и правда был казак? Я уже это писал: о нем, как это ни удивительно, до сих пор никто не имеет точного представления. Кто знает его биографию достоверную? Молва все еще твердит: «Босяк, поднялся со дна моря народного…» В словаре Брокгауза читаешь другое: «Горький-Пешков, Алексей Максимович. Родился в 1868 году, в среде вполне буржуазной: отец — управляющий большой пароходной конторой, мать — дочь богатого купца красильщика…» Дальнейшее основано только на автобиографии Горького… Был в мальчишеские годы поваренком на волжском пароходе, потом где-то садовником… торговал яблоками… Был письмоводителем у нижегородского адвоката Ланина; уйдя от него, «бродил по югу России»…

В 92-м году он напечатал в газете «Кавказ» свой первый очерк — «Макар Чудра». Через три года после того появился знаменитый «Челкаш». К этой поре и относятся мои первые сведения о нем. Я жил тогда в Малороссии, в Полтаве, и вот прошел по Полтаве слух: «Под Кобеляками поселился молодой писатель Горький. Фигура удивительно красочная. Ражий детина в широчайшей крылатке, в шляпе вот с этакими полями и с суковатой дубинкой в руке…» А познакомились мы весной 99-го года. Приезжаю в Крым, в Ялту, иду как-то по набережной и вижу: навстречу идет Чехов, а рядом с ним кто-то громко говорящий басом и все время высоко взмахивающий руками из крылатки. Здороваюсь с Чеховым, он говорит: «Познакомьтесь — Бунин — Горький». Знакомлюсь и убеждаюсь, что в Полтаве описывали его отчасти правильно: и крылатка, и вот этакая шляпа, в руках толстая палка. Под крылаткой ярко-желтая шелковая рубаха, подпоясанная толстым и длинным шелковым жгутом кремового цвета, вышитая разноцветными шелками по подолу и вороту. Только не детина и не ражий, а просто высокий и сутулый красно-рыжий мастеровой с зеленоватыми небольшими глазами, быстрыми и уклончивыми, с широкими ноздрями седловатого носа, веснушчатый, с желтыми моржовыми усами, которые он, покашливая, все поглаживает пальцами: немножко поплюет на них и погладит…

Чуть не в тот же день между нами возникло что-то вроде дружеского сближения, с его стороны несколько даже сентиментального, с каким-то застенчивым восхищением мною:

— Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого!

В тот же день, как только Чехов взял извозчика и поехал к себе в Аутку, Горький позвал меня зайти к нему на Виноградную улицу, где он снимал у кого-то комнату, показал мне, морща нос, неловко улыбаясь счастливой, комически-глупой улыбкой, карточку своей жены с толстым, живоглазым ребенком на руках, потом кусок шелка голубенького цвета и сказал с этими гримасами:

Скончался писатель Максим Горький… Алексей Пешков, известный в литературе под именем Максим Горький, родился в 1868 году в Нижнем Новгороде в казацкой семье… ( фр.)

Источник

Анализ знаков препинания в предложении

Синтаксис и пунктуация. Русский язык для нас

Синтаксис и пунктуация ⇒ Анализ знаков препинания в предложении

Модератор: Селена

Сообщение alex.cheshev » 16 окт 2010, 01:28

Сообщение Марго » 16 окт 2010, 06:04

— то есть определительный оборот выделен с двух сторон даже с помощью тире. Но запятая после слова берег сохранена, а это, на мой взгляд, может объясняться только авторской пунктуацией.

Если не вводить выделение оборота двумя тире, то, конечно, это должно было бы выглядеть так: » Море, огромное, лениво вздыхающее у берега, уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием». Избыток запятых в данном случае делает всю конструкцию неудобочитаемой, потому, безусловно, использование вместо запятых двух тире здесь оправданно.

Сообщение alex.cheshev » 16 окт 2010, 06:17

— то есть определительный оборот выделен с двух сторон даже с помощью тире. Но запятая после слова берег сохранена, а это, на мой взгляд, может объясняться только авторской пунктуацией.

Если не вводить выделение оборота двумя тире, то, конечно, это должно было бы выглядеть так: » Море, огромное, лениво вздыхающее у берега, уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием». Избыток запятых в данном случае делает всю конструкцию неудобочитаемой, потому, безусловно, использование вместо запятых двух тире здесь оправданно.

Источник

Повторение пунктуации при обособленных второстепенных членах предложения

1. Я должен вас сперва познакомить с Ермолаем. Вообразите себе человека лет сорока пяти, высокого, худого, с длинным и тонким носом, узким лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими, насмешливыми губами. Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя, но подпоясывался кушаком; носил синие шаровары и шапку со смушками, подаренную ему в веселый час разорившимся помещиком. 2. Ружье у него было одноствольное, с кремнем, одаренное притом скверной привычкой жестоко «отдавать». 3. Была у него и легавая собака, по прозванию Валетка, преудивительное создание. Ермолай никогда ее не кормил. 4. Несмотря на свое бедственное положение, Валетка ни разу не пропадал и не изъявлял желанья покинуть своего хозяина. 5. Ермолай принадлежал одному из моих соседей, помещику старинного покроя. 6. Ермолай был человек престранного рода: беззаботен, как птица, довольно говорлив, рассеян и неловок с виду. (129 слов.)

Я невольно взглянул на вершину утеса, стоявшего на нашей стороне, у поворота Лены. До сих пор это место казалось каким-то темным жерлом, откуда все еще продолжали выползать туманы. Теперь над ними, в вышине, на остроконечной вершине каменного утеса, внезапно как будто вспыхнула и засветилась верхушка сосны и несколько уже обнаженных лиственниц. Прорвавшись откуда-то из-за горы противоположного берега, первый луч еще не взошедшего для нас солнца уже коснулся этого каменного выступа и группы деревьев, выросших в его расселинах. Над холодными синими тенями нашей щели они стояли, как будто в облаках, и тихо сияли, радуясь первой ласке утра. Все мы молча смотрели на эту вершину, как будто боясь спугнуть торжественно-тихую радость одинокого камня и кучки лиственниц. Мальчик стоял неподвижно, держась за рукав деда. Его глаза были расширены, бледное лицо оживилось и засветилось восторгом. (131 слово.)

Море огромное, лениво вздыхающее у берега, уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там с синим южным небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков. (…) Кажется, что небо все ниже наклоняется над морем, желая понять то, о чем шепчут неугомонные волны, сонно всползая на берег.

Горы, поросшие деревьями, уродливо изогнутыми норд-остом , резкими взмахами подняли свои вершины в синюю пустыню над ними. (…)

Мы с ним (Рагимом) лежим на песке у громадного камня, оторвавшегося от родной горы. (…) Мы варим уху из только что наловленной рыбы, и оба находимся в том настроении, когда все кажется призрачным, одухотворенным, позволяющим проникать в себя, когда на сердце так чисто, легко и нет иных желаний, кроме желания думать.

А море ластится к берегу, и волны звучат так ласково, точно просят пустить их погреться к костру. (138 слов.)

Молчит опаловая даль моря, певуче плещут волны на песок, и я молчу, глядя в даль моря. На воде все больше серебряных пятен от лунных лучей… Наш котелок тихо закипает.

Одна из волн игриво вскатывается на берег и, вызывающе шумя, ползет к голове Рагима. (…)

Море так внушительно спокойно, и чувствуется, что в свежем дыхании его на горы, еще не остывшие от дневного зноя, скрыто много мощной, сдержанной силы. По темно-синему небу золотым узором звезд написано нечто торжественное, чарующее душу, смущающее ум сладким ожиданием какого-то откровения.

Все дремлет, но дремлет напряженно чутко, и кажется, что вот в следующую секунду все встрепенется и зазвучит в стройной гармонии неизъяснимо сладких звуков. (106 слов.)

1. Вечерело. Вдали над морем родился мрак и плыл над ним, покрывая голубоватой мутью мелкую зыбь. На краю моря поднялась гряда лиловых облаков, окаймленных розовым золотом, и, еще более сгущая мрак, плыла на степь. А в степи, там, далеко на краю ее, раскинулся громадный пурпуровый веер лучей заката и красил землю и небо так мягко и нежно… Закат почти угас, и только маленькая розовая лента, с каждой секундой все более бледнея, чуть окрашивала край пухового облака, неподвижно застывшего в потемневшем небе. 2. Он, вор, любил море. Его кипучая нервная натура, жадная на впечатления, никогда не пресыщалась созерцанием этой темной широты, бескрайной, свободной и мощной. Сидя на корме, он резал рулем воду и смотрел вперед спокойно, полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади. (144 слова.)

Под легким дуновением знойного ветра оно вздрагивало и, покрываясь мелкой рябью, ослепительно ярко отражавшей солнце, улыбалось голубому небу тысячами серебряных улыбок. В глубоком пространстве между морем и небом носился веселый плеск волн, взбегавших одна за другою на пологий берег песчаной косы. Этот звук и блеск солнца, тысячекратно отраженного рябью моря, гармонично сливались в непрерывное движение, полное живой радости. Солнце было счастливо тем, что светило; море — тем, что отражало его ликующий свет.

Ветер ласково гладил атласную грудь моря; солнце грело ее своими горячими лучами, и море, дремотно вздыхая под нежной силой этих ласк, насыщало жаркий воздух соленым ароматом испарений. Зеленоватое волны, взбегая на желтый песок, сбрасывали на него белую пену, она с тихим звуком таяла на горячем песке, увлажняя его. (…)

В этот день даже чайки истомлены зноем. Они сидят рядами на песке, раскрыв клювы и опустив крылья, или же лениво качаются на волнах без криков, без обычного хищного оживления., (150, слов.)

Узкая, длинная коса походила на огромную башню, упавшую с берега в море. Вонзаясь острым шпилем в безграничную пустыню играющей солнцем воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла скрывала землю. Оттуда, с ветром, прилетал тяжелый запах, непонятный и оскорбительный здесь, среди чистого моря, под голубым, ясным кровом неба.

В песок косы, усеянной рыбьей чешуей, были воткнуты деревянные колья, на них висели невода, бросая от себя паутину теней. Несколько больших лодок и одна маленькая стояли в ряд на песке, волны, взбегая на берег, точно манили их к себе. Багры, весла, корзины и бочки беспорядочно валялись на косе, среди них возвышался шалаш, собранный из прутьев ивы, лубков и рогож. Перед входом в него на суковатой палке торчали, подошвами в небо, валяные сапоги. И над всем этим хаосом возвышался длинный шест с красной тряпкой на конце, трепетавшей от ветра.

В тени одной из лодок лежал Василий Легостев, караульщик на косе, передовом посте рыбных промыслов. (153 слова.)

1. Мы плыли вдоль берега и иногда, опустив весла в воду, отдыхали, любуясь чудной горной панорамой. Вот скалистая сопка, похожая на голову великана, украшенную мохнатой шапкой. 2. Вдруг резкий, пронзительный и отрывистый писк, похожим на звонкое щелканье ножницами, раздался сзади. Я обернулся и увидел бурундука. Эта пестренькая земляная белка, бойкая и игривая, проворно бегала по колоднику, влезала на деревья, спускалась вниз и снова пряталась в траве. Окраска бурундука пестрая, желтая, по спине и по бокам туловища тянутся пять черных полос. 3. Я долго стоял на месте, не решаясь пошевельнуться, наконец не выдержал и осторожно двинулся влево. 4. С заходом солнца крупная мошка исчезла, и вместо нее появился мокрец. Эти мельчайшие, почти невидимые для глаза насекомые очень жестоко кусаются. 5. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами. 6. Отдав приказ вьючить коней, я подошел к дереву, чтобы взять свое ружье, и не узнал. Оно было покрыто густым серопепельным налетом — это были мошки, прилипшие к маслу. , (161 слово.)

1. На другой день первое, что мне бросилось в глаза, это серое небо, покрытое слоистыми тучами. (…)

Опасаясь пурги, мы решили идти домой. Наскоро напившись чаю с сухарями, мы сняли палатки и пошли в направлении на юго-восток. (…)

Усилившийся ветер, шум в горах, снег и короткие вихри — все говорило за то, что собирается сильная пурга. (…)

Ветер, дувший теперь с острова Сахалина, то ослабевал на мгновенье, то вдруг, словно зверь, сорвавшийся с цепи, бросался на людей. (…) 2. Все туземцы, живущие на реке Фудзине, получают от него (от ростовщика) в кредит опиум, спирт, продовольствие и материал для одежды. (…) 3. Возвращаясь от них (туземцев), я сбился с дороги и попал к Фудзину. Здесь, на реке я видел двух китайцев, занимающихся добыванием жемчуга. Часов в десять вечера я закрыл тетрадь и, завернувшись в бурку, лег к огню. 5. От жара, подымавшегося вместе с дымом, качались ветви старой ели. 6. Стволы деревьев казались длинной колоннадой, уходившей в глубь леса и незаметно сливавшейся там с ночным мраком. (151 слово.)

1. Движение сторонников мира, возникшее после второй мировой войны — самое массовое движение современности. 2. Это движение является беспартийным демократическим движением, имеющим своей целью поднять народные массы па борьбу за сохранение мира. 3. Советский народ неустанно укрепляет могущество своей родины, видя в этом верный залог и решающую гарантию упрочения мира. 4. Борясь за дело мира, Советский Союз защищает интересы всех народов земного шара. 5. Советская молодежь все свои силы и энергию отдает укреплению могущества Советского государства — нерушимого оплота мира и безопасности народов. 6. Юные защитники мира, объединенные в демократические организации, используют всевозможные средства и методы в борьбе за сохранение мира. 7. Прогрессивная молодежь всех стран высоко ценит заслуги советской молодежи и ее авангарда — комсомола — в укреплении международного юношеского движения. 8. Все трудящиеся и молодежь стран народной демократии питают безграничную любовь к Советскому Союзу, избавившему их от угрозы фашистского рабства, оказывающему им братскую помощь и поддержку. (136 слов.)

1. В один из жарких дней Павка, придя от Климки, послонявшись по комнате и не найдя себе работы, решил забраться на любимое местечко — на крышу сторожки, стоявшей в углу сада, за домом. Он прошел через двор, вошел в садик и дойдя до дощатого сарая, по выступам забрался на крышу. Пробравшись сквозь густые ветви вишен, склонившихся над сараем, он забрался на середину крыши и прилег на солнышке. 2. Павка высунул голову над выступом и увидел часть двора со стоявшей там коляской. Видно было, как денщик немецкого лейтенанта, поместившегося у Лещинских на квартире, чистил щеткой вещи своего начальника. 3. Сейчас лейтенант сидел за столом и что-то писал, потом взял написанное и вышел. Передав письмо денщику, он пошел по дорожке сада к калитке, выходящей на улицу. (…) Из беседки вышла Нелли Лещинская. Взяв ее под руку, лейтенант пошел с ней к калитке, и оба вышли на улицу. (140 слов.) По Н. Островскому.

За хребтом угрюмой горы, поросшей вековым лесом, гулко раскатываются взрывы. Пока мы по крутому склону добираемся к месту грозного сражения, канонада стихает. Сверху нам видно поле недавней битвы. Взрывы разворотили землю на пологом склоне горы, раздробили таившийся в ее недрах пласт руды, и теперь там величаво поворачиваются мощные экскаваторы. Они зачерпывают руду ковшами и, далеко пронеся ковш по воздуху, высыпают свой тяжелый груз в открытые вагоны. Один ковш — и в вагоне десятки тонн груза. Двадцать ковшей — и тепловоз, дав громкий сигнал, уводит длинную цепочку вагонов, груженных рудой. Перед нами лежит обломок руды, выброшенный взрывом, размером он с обычное ведро, но не пытайтесь его поднять: обломок весит больше пятидесяти килограммов. Эта синевато-черная руда в три-четыре раза тяжелее воды. В ней около шестидесяти процентов железа, прочно соединенного с кислородом. (129 слов.)

ПО ДОРОГЕ НА РЫБАЛКУ

Ветер был встречный, очень сильный, как говорят, знойкий. При гололедице шагать против него было особенно тяжело.

Федя, порядочно отставший от Паши, не услышал, как сзади , на широких розвальнях подкрался к нему древний дед Макарий. Дед возил на замшелой, не менее древней кобылке Заире дрока для колхозной бани. Закутавшись в овчинный тулуп, он сидел спиной к ветру, не предполагая по дороге большого движения и целиком доверив знакомый путь опыту Заиры. А та, чуть прихрамывая, догнала Федю и легонько ткнула его в затылок заиндевевшей отвислой губой. Но и этого оказалось достаточным. Ноги рыбака разъехались, и он шлепнулся на бок, звонко загремев жестяным ведром. Заира изумленно остановилась, дед, кряхтя, вылез из саней. Поднялся и Федя. Оказалось, что при падении он обломил кончик своей любимой удочки. (…) Макарий взгромоздился обратно на сани, огрел кнутом Заиру и укатил, оставив удрученного Федю подбирать из обледеневшего кювета небогатые рыбацкие припасы. (142 слова.)

Источник